Когда мы говорим о коммунизме, то мы должны прежде всего уточнить, о чём идёт речь. Прежде всего надо ответить на вопрос, является ли коммунизм философской идеей, своего рода пафосом культуры, как говорит Вадим Михайлович Межуев. Или это - некая социальная программа и теория. Если это философская, культурная идея, то она неистребима, как неистребимо человеческое стремление стать лучше, чище. Но в таком случае она может претендовать только на этический статус. Это означает, что ее мотивирующее воздействие ограничивается пространством индивидуально-ответственного поведения. Коммунизм в таком случае оказывается делом личного выбора, разновидностью морального императива. Но если это - социальная теория, то она претендует на исторический статус, на роль программы массового действия. А это уже есть нечто совершенно иное. Речь, собственно говоря, идет о различии, которое в свое время было зафиксировано марксистами в связи с позицией Эдуарда Бернштейна, видевшего в коммунизме регулятивную идею кантианской выделки. Ему решительно возразили Каутский, Плеханов, Ленин, сказав, что коммунизм - это реальная цель, завтрашний день человечества.
Коммунизм во всех вариантах, и в утопическом и в научном, всегда предъявлял себя обществу в качестве исторической программы, а не в качестве философской теории. Поэтому, между прочим, Платон является коммунистом, Аристотель нет. Томас Мор является коммунистом, а Френсис Бэкон нет. Коммунизм по преимуществу мыслил себя как новую форму общественной жизни, счастливое будущее человечества, как историческую перспективу. И уж совершенно несомненно, что в таком духе выдержан марксистский коммунизм. Если мы принимаем всерьёз эту претензию, тогда, мне кажется, мы должны отталкиваться не от текстов, даже если это тексты такого гения как Карл Маркс. Мы должны отталкиваться от реальных опытов осуществления этой идеи. И прежде всего от самого грандиозного коммунистического опыта, каким был советский опыт, с наибольшей полнотой и размахом осуществленный у нас в России. Заостряя вопрос, я бы даже сказал так: коммунизм есть то, что было в СССР и других странах того же типа. Поэтому плодотворность ответа на вопрос, который сегодня поставлен, упирается в отношение к советскому опыту, к советской истории, в исследование того, что это было.
Если говорить об отношении к советскому обществу в российском общественном сознании, как это обнаруживается, например, в СМИ, в массовой гуманитарной литературе, то можно зафиксировать два полярных взгляда, базирующихся, впрочем, на одной и той же ложной методологической основе. В подавляющем своем большинстве люди исходят или из того, что советское общество само о себе думало, или из того, что о нем говорили его заклятые враги. Соответственно мы видим разные диспозиции по отношению к советскому опыту.
В первом случае мы имеем два варианта: или ярых сторонников советского общества, которые апеллируют к его великим достижениям, индустриализации, культурной революции, победе в войне, прорыву в космос и т.д. Или тех, которые относятся к этому обществу критически, но под совершенно определенным углом зрения: оно, мол, не соответствовало идеалу, отступило от предначертаний Маркса и т.д., словом было недостаточно, не вполне социалистическим.
Во втором случае, когда, за исходный пункт берется то, что думают о социализме его противники, мы тоже имеем два варианта. Одни считают, что социализм - это тупик, деформация. Своего рода историческая мутация. Кошмар, который надо забыть, изжить, и ни в коем случае не допустить вновь. Что-то наподобие фашизма. Другие считают его частью нашей истории, несчастной судьбой России. Так, мол, случилось, ничего не поделаешь. Нам остается лишь принять факт существования социализма. Точно так же, как и факт его гибели.
Как известно, о человеке нельзя судить по тому, что он сам о себе думает, говорит. И об обществе нельзя судить по тому, что оно о себе думает, как себя манифестирует. Точно также о человеке и обществе нельзя судить по тому, что о них думают их противники. И тот и другой род суждений являются абстрактными, односторонними. Они не столько выражают суть дела, сколько прикрывают и искажают его. Научный анализ начинается тогда, когда мы пробиваемся к действительности сквозь вербальную завесу и саму эту завесу истолковываем как часть действительности. Именно этого не хватает в подходе к советскому обществу. Собственно говоря, я не вижу других сколько-нибудь серьезных попыток научного исследования той исторической реальности, которая называлась СССР, кроме теории реального коммунизма Александра Александровича Зиновьева.
Зиновьев понял масштабность и уникальность советского общества, рассмотрел его как особый тип социальной организации. Подобно тому, как Маркс, для того, чтобы объяснить природу капитализма, выдвинул свою теорию исторического материализма, теорию формаций (заметим в скобках, что именно этой придуманной для объяснения капитализма теорией Маркса легкомысленно руководствуются большинство авторов, рассуждающих о социализме), точно также для того, чтобы понять советское общество, Зиновьев разработал свою социологическую теорию. Кто бы и что бы ни говорили о теории реального коммунизма Зиновьева, одно совершенно бесспорно: она обобщает советский опыт в его качественном своеобразии, как такую социальную форму, которая до этого не имела аналогов в социальном развитии и которая позволяет глубже, точней понять само это развитие. Этим подход Зиновьева отличается от других концепций социализма, в которых он рассматривается как серийный продукт истории, то как разновидность модернизации, то как разновидность тоталитаризма, то ещё как-нибудь. Словом, для осмысления советского общества (коммунизма как он реально явил себя в истории) нужна особая теория; для того, чтобы понять советское общество, нужен новый взгляд на общество в целом.
Словом, прежде чем говорить о судьбах коммунизма, надо разобраться, что это такое, надо его исследовать, исследовать во всей основательностью, методологической оснащенностью, эмпирической тщательностью, без чего вообще невозможно познание какого бы то ни было типологически нового класса явлений. Маркс назвал свое учение о коммунизме научным. Он был прав в том, что касается необходимости и путей возникновения коммунизма. Он поставил учение о коммунизме на научную основу тем, что связал его появление с промышленным развитием и революционным потенциалом пролетариата. Но в том, что касается самого коммунизма как особой формы организации социальной жизни, Маркс не мог создать научной теории. Он не мог этого сделать по той причине, что не существовало самого коммунизма. Кстати заметить, согласно самой методологии Маркса, последующая качественная стадия того или иного процесса является ключом для правильного понимания предыдущих, но не наоборот. Анатомия человека - ключ к анатомии обезьяны, но из анатомии обезьяны вывести (научно предсказать) анатомию человека невозможно. Поэтому принципиально неверным является подход, когда мера коммунистичности (социалистичности) советского общества определяется соответствием марксовым схемам или даже некоему абстрактному идеалу. Научный ход мысли должен быть прямо противоположным. То, что было в СССР и последовавших его примеру странах, и есть коммунизм. И научная теория коммунизма может быть только осмыслением, обобщением этого опыта. Именно таков, насколько я могу судить, подход Зиновьева к обсуждаемому нами вопросу. Очень жаль, что как его социологическая теория, так и в особенности сама методология исследования коммунизма остаются, выражаясь образно, гласом вопиющего в пустыне. Возможно это объясняется тем, что ещё мала дистанция, отделяющая нас от всех событий, связанных с рождением и крахом советского коммунизма, что мы ещё несем его в себе, что все происшедшее порождает слишком большую радость у одних, и слишком большое разочарование у других. Все "слишком", чтобы можно было вести объективный, беспристрастный анализ. Но как бы то ни было отсутствие свободного от эмоциональной и идеологической предзаданности научного анализа советского опыта в том виде, в каком он, прежде всего, конечно, воплотился здесь у нас, в Советском Союзе, в России, но и с учетом его вариаций, в мире, вплоть до нынешнего Китая, отсутствие такого анализа удручает и позволяет утверждать, что дискуссии о коммунизме у нас все ещё не приобрели теоретической строгости.

Абдусалам Гусейнов, 08.01.05 г.