Откровения редко приходят в голову человеческую – в основном там хрипит любимая пластинка. Бездарные мысли и трафаретные чувства пляшут нехитрый свой танец. И кажется, что именно он составляет суть личности. Если так, то личность есть явление очень убогое и тривиальное. Даже смеяться над ней неприлично – калека ведь.

Если смотреть на историю рода человеческого трезво и реалистично, то впору повеситься на собственном галстуке: они красивые, элегантные и очень прочные. Галстук может не только пассивно-соглашательски висеть на шее хозяина – может активно-целеустремлённо поддерживать его за горло. Впрочем, такие случаю очень редкие: людям, профессионально изучающим историю, делают прививку цинизма и несерьёзности – от греха подальше.

Наивную душу легко привести в отчаяние по определению: привыкшие к априорной справедливости не выносят крушения своих иллюзий. Потеря нравственной и мировоззренческой невинности является болезненной процедурой и часто сохраняется как незаживающая рана. Человек, раскрывший другому глаза на истинное положение вещей – плохой хирург в лучшем случае. Но чаще – сладострастный палач.

Личность медленно выходит из болота растительного существования. А выйдя – часто возвращается обратно, чтобы отдохнуть в родных пенатах. Именно потому идиотизм простого бытия из века в век воспевают владеющие слогом – как золотой век человечества, оставшийся в прошлом.

Это иллюзия: жизнь в болоте, на природе и в лесу ещё страшнее, чем в городе и на асфальте. Это всё из серии «раньше было лучше». Действительно раньше было намного лучше – но только для людей, которые жили намного раньше. Раньше можно было убить недостойного жить человека. А ещё раньше - впридачу и съесть. А совсем рано – ходить на четвереньках, не теряя ни чести, ни достоинства, ни деловой репутации.

Раньше много было можно – но в очень узких пределах. Жизнь чем раньше, тем больше сводилась к формату простому и незатейливому: либо я ем – либо меня едят. Нравственность сводилась тоже к двоичной системе: я ем – хорошо, меня едят – плохо. Неврастеники долго не жили, а душевный покой обеспечивался совпадением общественной морали и нравственности. А что же ещё простому человеку надо? Надо только помнить, что простота, за редким исключением, всегда хуже воровства.

Сказки о Добром Старом Времени согревают очерствевшие в многоквартирных курятниках души человеческие. Сказки для того и существуют, чтобы снизить тяжкое давление повседневной суеты. В отличие от пасторали, цивилизация обезличивает плоды труда человеческого. Мы всё получаем неизвестно от кого и всё отдаём неизвестно кому. Раздаём и получаем рекламации и похвалы. Рекламации, как правило увесистые, а комплементы чаще сомнительные. Обезличенность угнетает душу – а ведь раньше всё было лучше.

На грунте человек был частью биоценоза. Его жизнь имела очевидный смысл и естественное оправдание. На асфальте человек стал часть общественного организма – винтиком со стандартной резьбой. Тот, кто держит отвёртку, хвалит винтики за неукоснительную гладкость нарезки. При этом винтики презирают гвозди за излишнюю простоту. Снобизм винтиков серьёзно обоснован: иметь дело с отвёрткой не в пример приятнее, чем с молотком. Лучше любить тонкую, деликатную женщину, чем грубую скифскую бабу – хотя некоторые думают иначе.

Отвёртка ничего не может сделать с гвоздями: ну что взять с убогих и неполноценных? Зато любой уважающий себя молоток без труда разберётся с самым тонким винтиком.